Послесловие для книги «Фрагменты» 

Марина Тарковская

Выбор стихотворений был сделан автором фотографий, он остановился на стихах, в которых чувствовал опору для своего творчества. Стихи, отобранные им, разные – здесь и любовная, и филосовская , и гражданская лирика.  

Юношеское четверостишие «Свеча», и его отзвук в фотографии – ускользающий силуэт женщины, пойманный в зеркале, меркнущее небо пейзажа и его светлое отражение, как трепетное подтверждение мысли поэта о том, что тело живо душой, его одушевляющей.   

Великое стихотворение о любви с почти кощунственным, но таким точным сравнением любовной встречи с богоявлением (« Первые свидания»), и на фотоснимке, напоминающем полотно Магритта, поясной портрет прекрасной женщины. И в её состоянии, и в композиции снимка ощущается мощное экстатическое напряжение, которое почти невероятно при полной неподвижности фигуры и пейзажа-деревьев, трав, неба.  

Одно из моих любимых стихотворений – «Вечерний, сизокрылый…» Оно о предсмертном прощании с любимой, в нём слова благодарности , обращённые к ней перед погружением во тьму. Это у Тарковского. А у Кулебякина  -вечерние лучи заходящего солнца, мрак чернеющего леса, и на его опушке-чуть подсвеченная, ещё живая, трепещущая и будто жаждущая счастья листва дерева.

«Мы крепко связаны разладом…» Стихотворению о противостоянии поэта и власти в прижизненных изданиях Арсения Тарковского дано название «Песня под пулями». Оно публиковалось автором в одном ряду с военными стихами, хотя написано было много позже, в 1960г. Такая мимикрия нужна была, чтобы усыпить бдительность цензуры.  

Идея представить тексты стихов не печатным шрифтом, а написанными от руки художницей Натальей Скуридиной, принадлежит Николаю Кулебякину. Знал ли он, что Арсений Тарковский был хорошим рисовальщиком и развлекался имитируя чужой почерк? Папа с особым удовольствием выводил подписи писателей и поэтов. Расписывался за Пушкина и Лермонтова, за Толстого и Чехова, за Блока и Андрея Белого, за Есенина и Ремизова  (особенно витиеватая подпись). Однажды молодой Тарковский расписался в книге гостей на вечере в литературном салоне Е.Ф. Никитиной. (Литературный салон при советской власти, не парадокс ли?). Он воспроизвёл факсимиле Пушкина и Некрасова, чем вызвал негодование хозяйки, слишком серьёзно относящейся к своей миссии.

В этом издании рукописные строки стихов приближают автора к читателям, делают их интимнее, будто переписанными лично для каждого из владельцев альбома. И опять мы читаем –« Я учился траве, раскрывая тетрадь…», «Эвридика», «И это снилось мне, и это снится мне…»  

И опять фотографические произведения, рассказывающие о месте человека во вселенной и о его жизненном предназначении, о чувствах людей и о родственном им состоянии природы. Фотографии земные и космические, реальные, как явь, и мистические, как сны, перекликающиеся с поэзией Арсения Тарковского, пронизанной любовью к жизни и философской напряжённостью.   

Два художнических мира, два вида искусства, казалось бы, такие далёкие одно от другого, соединились на страницах альбома естественно и органично.  

Параллельные миры, как параллельные линии, о которых говорится в эпиграфе, предваряющем книгу, пересекаются не в «идеальной», а в конкретной точке, которую вряд ли можно назвать «бесконечно удалённой».  

Может быть, местом пересечения двух миров и двух искусств является душа? Ваша, моя…

«Николай, спасибо, что позволили мне это увидеть. Изображения столь же провокационны, сколь и необычно-красивы».

Вики Голдберг (куратор, историк, критик мировой фотографии)
Комментарий к серии «Разрыв квадрата»